деревянные грибочки на включенную электрическую плиту, да и забуду о них. Еще мне нравилось играть в людоеда — подвешивать над раскаленной до красна конфоркой связанную куклу. Но родители меня все равно за что-то любили, да и наша северная квартира им тоже была дорога, поэтому они купили мне целый мешок новых игрушек. Чтобы я весь день с ними возилась и до плиты и других опасных игр дело не дошло. И вот тогда-то я почувствовала тот самый момент. Беспроигрышный. И заявила, что в придачу к игрушкам сестра должна отдать мне волшебную кастрюльку. Иначе я ничего не обещаю. Сестра, конечно, сопротивлялась, но в конце концов под нажимом папы отдала, предварительно крепко заклеив кастрюльку скотчем.
Щелкнул замок входной двери, я схватила кастрюльку и осторожно позвала елочку. Тишина. Я внимательно осмотрела кастрюльку, и обнаружила, что она нарисована обычными цветными карандашами. Раньше-то сестра никогда не давала мне кастрюльку в руки, так что я не могла ее как следует изучить. Заподозрив неладное, я принялась отдирать скотч. Скоро мои подозрения подтвердились. Елка не разговаривала. Хвойной феи не существовало. Была обычная раскрашенная бумажка.
Елка была первым условием, которое я поставила папе. Ну, когда он очередной раз стал уговаривать меня вернуться. Я заявила, что перееду домой только в том случае, если на Новый год у нас будет большая настоящая елка и я смогу сама ее нарядить как захочу. Также я потребовала убрать вещи, которые загромождают комнату, потому что не очень красиво, когда к елке ведет узенький лаз, а висящих игрушек не видно за коробками. И еще Дэ. Папа никогда не будет обижать Дэ. Потому что бабушка Роза рассказала мне, что когда ходила помогать папе, видела как он ни за что ни про что пнул Дэ ногой. Так сильно, что она взвизгнула. Да, я согласна, Дэ бывает ненормальной. Но это еще не повод, чтобы пинаться.
Папа, конечно, сразу согласился на все условия. А что ему оставалось делать? Дэ ведь не поднимет зубами кирпич и не сможет держать отвес, она же дефектная. Папа так заключил, потому что щенком Дэ постоянно икала. А в юности у папы был пес Буян — и этот Буян, папин герой и собачий идеал, никогда не икал. Но мне до Буяна никакого дела не было — я и видела-то его только на одной старой бледной фотографии, он там притулился в самом углу совсем не героически развесив уши.
И вот перед самым Новым годом я отправилась домой. В тот день в городе, наконец, пошел нормальный снег. Не такой, который через десять минут превращается в слякоть.
Большие медленные хлопья. Они летели, облепливая все на своем пути, и застревали в кустах, на которых все еще висели белые рыхлые шарики несъедобных ягод. В такой снег хочется идти домой весь день.
В доме царил какой-то зеленый полумрак. Может быть, он казался зеленым из-за едва уловимого плесневелого запаха. Был полдень, но все ставни были задраены. Мне кажется, пока меня не было, папа вообще ставней не открывал ни разу.
Вещи, как и предписывал уговор, он убрал. Часть из них, почти соприкасаясь с потолком, громоздилась на бывшей бабушкиной кровати, от которой осталось только деревянное основание. Из-под кровати тоже выпирали уголки книг. А все что не вместилось, папа сложил горкой в углу комнаты с печкой. И даже пол помыл.
Он принес из летней кухни связанную елку и по моей указке установил ее в углу. То есть я хотела в самом центре комнаты, чтобы водить хоровод, но папа высказал разумные возражения. Я согласилась, ведь я же не самодурка какая-нибудь.
Отдав последние распоряжения я вышла во двор. Вы не представляете, как обрадовалась Дэ! Двумя месяцами раньше в подобной ситуации она сначала обязательно полезла бы целоваться, рискуя при этом выбить мне зубы своей мощной волчьей мордой, а затем обшарила бы мои карманы. А теперь она снова стала вести себя как нормальная собака: пританцовывала вокруг, взвизгивала от восторга, терлась боками о мои ноги, и так отчаянно била хвостом, что я стала опасаться за стену пристройки, рядом с которой мы стояли. Одно было странно: при приближении папы Дэ как-то вся напряглась, прижала уши к голове и опустила морду.
А потом папа открыл ставни, и я стала наряжать елку. В моем распоряжении был целый ящик игрушек и можно было повесить любые, не считаясь со вкусами сестры. А у сестры, надо сказать, были странные вкусы: ей нравились бочонок и тетенька на прищепках, только потому что они «старые». И еще она обязательно вешала совершенно бессмысленные перламутровые сосульки. То есть я даже и не знала, что это сосульки, пока она мне не объяснила. Но это объяснение не меняло дела. Все игрушки на елке состояли в каких-то отношениях: дружили или враждовали, а какие отношения могут быть с бездушной сосулькой, по форме похожей на сверло из папиной коллекции?
И все-таки одну такую сверкающую сосульку я повесила. И бочонок тоже. Чтобы елка была как дома, в нашей квартире на четвертом этаже. А на самом видном месте я прикрепила серебряную танцовщицу в пуантах, которую сестра сделала своими руками и прислала мне в письме. Танцовщица единственная из всех могла порхать с ветки на ветку: она слышала о чем чирикают разноцветные птички у самой верхушки и знала о заговоре союза овощей: кукурузы, перца и моркови, висящих на нижнем ярусе.
Завтра был Новый год, и я уже давно решила, что загадаю под бой курантов. Вроде бы папа был в Москве и своими глазами, вблизи, видел Кремль. Так что не может быть, чтобы куранты из телевизора были бумажные, как елочка из кастрюльки.
Здесь должно быть письмо
О том, как папа побывал на Севере, я узнала из писем сестры. Папа ведь ничего толком так и не рассказал. А с сестрой я состояла в регулярной переписке. Читать послания мне нравилось больше, чем писать, поэтому из северного города ко мне летели целые лебединые стаи писем, а от меня изредка вылетали ободранные, перемазанные и перекошенные нервным тиком гусята. Или какие там птенцы самые уродливые на свете? Понимаете, я писала медленно и у меня был кошмарный почерк. Как бы я не старалась, из-под моей руки выходили гигантские буквы, которые выглядели так, словно их долго пытали. Растягивали на дыбе, потом наоборот сдавливали прессом, тянули за перекладины в разные стороны.
В придачу к этому я постоянно делала описки. Иногда
